В. Е. Куделин

 

Тамагочи - друг сапёров

 

 

Мне был тогда 21-н год. Звали меня (нет, почему же, меня и сейчас зовут) Егор Поделкин. Родился и вырос я в маленьком провинциальном городишке с непонятным названием Эйск, но волею судьбы был закинут в большой промышленный город В, где обучался в Архитектурно-Строительной Академии, на третьем курсе.

История, которая произошла со мной в то время, не является чем-либо сверхъестественным, и я бы вряд ли решился связать буковки в слова, а слова в предложения, если бы, не иначе, чем вчера, мне не попала бы в руки местная газета «Твоё», в которой я прочитал две интереснейшие статьи. Одна статья была заглавной темой номера, и её заголовок был вынесен на первую страницу. Заголовок гласил «Тамагочи – маленький убийца». Другая статья «Религиозное мракобесие в атомный век» хотя и не была вынесена на титульный лист, была всё же не менее забавной. Так как те события, которые произошли со мной тогда, и которые благодаря моей растерянности завершились более, чем удачно, были напрямую связаны с двумя этими проблемами, то это просто вынудило меня взять в руку ручку и поведать миру эту душещипательную историю о дружбе человека и машины.

Дело было осенью, ближе к зиме. Без шапки ещё можно было вполне обойтись, а вот от летних сандаликов пришлось наотрез отказаться, потому что, как известно, чтобы не поймать на себе нос мерзкую простуду – ноги надо держать в тепле. А поймать простуду в ту осень - было делом простецким, выдалась она до противного промозглой, богатой на дожди и северные ветра.

 Впрочем, богатой она выдалась не только на дожди и ветра, но и на террористические акты. В тот год особо зверствовала некая японская религиозная секта «Наум, Сень и Ко», вся Япония, вся Европа и почти вся Азия жили тревожным ожиданием того, что же ещё отчебучат эти злостные парни и девушки из этой, разветвлённой по всему миру, организации.

Что касательно города В, в нём тоже был филиал и были последователи учения пророков Наума, Сеня и всей их компании, но в отличие от  своих японских, европейских и азиатских собратьев они не были так активны, чем вводили вэвцев в недоумение. Ведь ожидание праздника намного трепетнее самого праздника. Короче, жили как на пороховой бочке.

И вот однажды дождались – взорвали троллейбус тринадцатого маршрута. По счастливой случайности никто не пострадал. В тот момент, когда до взрыва оставались считанные минуты, произошёл обрыв линии, и все пассажиры, а также водитель, покинули уготовленную им адскую ловушку. Мало того, ещё в двух троллейбусах и в одном маршрутном такси были обнаружены подозрительные оранжевые сумки, которые были начинены взрывчаткой, как именинный торт свечками на столе пенсионера.

Средства массовой информации запестрили тревожными сообщениями и призывами к гражданам соблюдать бдительность, а также следить друг за дружкой, как в старые добрые тоталитарные времена, что особенно порадовало тех, кто в те времена этим занимался чересчур усердно. Полетели анонимки как птицы на юг, хотя птицы на юг, между прочем, давно улетели. Сообщалось также о том, что всё это происки злых чеченских командиров, нехороших бородатых мужиков, у которых с городом В свои нехорошие счёты.

Но некоторые вэвцы, их было не так уж и мало, склонялись к тому, что всё это не проделки злых чеченских командиров, а не менее злых религиозных фанатиков из секты «Наум, Сень и Ко», что те, подталкиваемые своими желторотыми, узкоглазыми руководителями (здесь я совершенно не хочу обидеть дружественных нам японских братьев), совершают сии вопиющие безобразия, эти гнусности и колкости, порочащие  ум, честь и совесть русской нации, продавшись нирване и авантюрному, сомнительному мракобесию.

Мне же, по большому счёту, всё это было по большому бубну.

 

 

В тот день, когда взорвали троллейбус тринадцатого маршрута, только утром, я вышел из общежития своей родной Академии, где проживал и проживаю по сей час. Занятия я решил прогулять, потому что у меня были дела и поважней.

Дело в том, что у моей девушки, которая осталась там, дома, в Эйске, на этой неделе было День Рождения. Ей исполнялось девятнадцать. Её звали (нет, её и сейчас зовут) Лия Чувичкина. И если кому интересно, она тоже училась в городе В, но в Университете и на заочном отделении, поэтому рядом с ней мы были не часто, в основном, по выходным два раза в месяц или по праздникам, краснокалендарным само собой, а также, когда она приезжала на сессии. Я по ней всё время скучал, скучаю и буду скучать до тех пор, пока мы не поженимся. А когда мы поженимся, то скучать не буду, потому что мы с ней будем вместе. Всегда. И умрём в один день.

А в тот день я скучал по ней особенно сильно, потому что думал о том, что же ей можно подарить такого экстраординарного (я считаю себя индивидуалом), само собой, всё время думал о ней, и, как следствие – скучал.

Ничего не предвещало беды, и она в тот день и не случилась. А то, что взорвали троллейбус, меня, как я уже описал выше, мало волновало, хотя я тоже был в нём за несколько минут до взрыва. Денег у меня было двести с лишним тысяч (старыми), и я надеялся выбрать достойный подарок своей Лийке.

Но что же подарить? Вариантов было множество – плюшевый медведь размером с годовалого ребёнка или фен с шестью насадками. Чтобы сделать выбор, достойный моей возлюбленной, я сел на скамейку возле одного из магазинов, засунул в рот чупа-чупс, купленный предварительно, и стал думать. Думал я недолго, часа полтора. Нет, вы не подумайте, что я всё время сидел, тупо сосал леденец и думал. Я же, всё-таки, не дегенерат какой! Я их штук шесть умолотил, а также выпил три бутылки пепси-колы, съел четыре чебурека, два гамбургера и один пончик. Я заканчивал доедать французский батон (длинные такие), как решение возникло само собой. Я решил ничего не покупать. Сегодня. И идти бы мне спокойненько к себе в общежитие, пообедать, пасть на кроватку и плевать в потолок (моё любимое занятие), ан нет, услышал я музыку.

Где-то жалобно пела скрипка, а тоненький детский голосок тянул «Ave Maria». Я подошёл и увидел, что этот шедевр исполняется двумя дамами – мамой и дочкой. Мама, на вид ещё молодая женщина, сидела в инвалидной коляске и теребила смычком струны, а её дочурка, с заплетенными в косички волосами цвета соломы, печально глядела на окружающих их людей, и пела, пела, пела. Как она пела!!! Сердце сжималось. У моей Лийки тоже такие волосы, только причёска другая и  чудно называется – «Молодежный боб». Спела девчонка, значит, про Марию и затянула «Yesterday». Но я не стал больше слушать, слезу пустить постеснялся, ушёл, положив, естественно, тысяч двадцать в футляр, лежащий у больных ног скрипачки.

Как оказалось, это был первый, но отнюдь не последний мой хороший поступок за этот замечательный день. Я дал старушке, собирающей на реставрацию храма, дедушке в переходе, я дал какому-то мужику, которому не на что было похмелиться. Как это не покажется странным, мне было совсем не жалко.

Но в определённый момент я всё же задумался, что если так пойдёт и дальше, то Лийка останется без подарка, а это как-то нехорошо. Засунув руку в карман, я обнаружил там всего одну бумажку. Испуганно достав её из обозначенной полости, я облегчённо вздохнул, потому что осталось у меня не так уж и мало, а именно – 50 тысяч. Это меня порадовало тем, что у меня появилась альтернатива, и от фена и медведя можно вполне отказаться. Отказаться, правда, пришлось и от затеи покупать подарок завтра.

Оглядевшись вокруг, я увидел, что стою возле киоска с мудрёным названием «Электронные забавы». Киоск был красивый, в нём было много интересных игрушек, каких не было в моём детстве, и прочий хлам. Но чрезвычайно сильно меня заинтересовало красочное объявление, висящее на его левой витрине.

 

 

Маленький электронный друг?! Что бы это значило?! Друг – это, конечно, хорошо, и Лийке без меня не так скучно будет, с другом-то.

После того, как мне дали инструкцию по уходу за этим другом, и я её изучил раза четыре, у меня всё же ещё возникали сомнения. Но вдруг, к киоску подбежал паренёк лет десяти, который с придыханием и горящими глазами пролепетал: «Дайте мне динозавра!». И когда он протянул в окошечко свой полтинник, сомнения у меня отпали как не бывало. Людям надо доверять, они ерунду покупать не будут.

Я динозавра, правда, покупать не захотел, подумал, что он ест слишком много, после Лийки столько не остаётся, впрочем, как и инопланетянина, побоялся, что он мою зазнобу на свою планету сагитирует. Я купил ей собаку.

Так у нас появился Марыч. 

 

 

Да, Лийка назвала своего тамагочи Марычем. Чем она руководствовалась в выборе этого имени, я не знаю, но серьёзно подозреваю, что ни чем. Эта электронная забава ей очень понравилась, и почти всё застолье в День своего Рождения она провела рядом с ним, потому что он беспрестанно пищал и что-то требовал.

Я тоже был рад  тому, что купил ей такой замечательный подарок, и даже несколько раз сам убирал за ним последствия чересчур частой кормёжки.

Когда в следующий раз я приехал домой из города В, я увидел, что Лийка и Марыч очень сдружились. Она его не оставляла на минуту, а он ни на минуту не оставлял её, постоянно напоминая о себе попискиванием из кармана.

Мало помалу, Марыч стал для Лийки самым близким… (чуть было не написал человеком), просто самым близким, даже ближе меня, что меня, естественно, мало радовало. Она лелеяла и холила его как живого, мне же лишь оставляла крупицы своего внимания и заботы. Ещё бы, он всегда был рядом, а я, что я – раз в две недели. Мне порой казалось, что в этом яйце живёт действительно живое существо, этакий маленький монстрик под видом собаки. И что он, когда меня не бывает с моей девушкой рядом, выходит из своего обиталища, разрастается и предаётся с моей Лийкой непонятным забавам, предварительно её гипнотизируя. Хотя это, скорее всего, были лишь мои выдумки.

Но в каждой выдумке есть доля правды, ведь как иначе было объяснить то, что когда непонятным забавам предавались я и Лийка, она стала скованнее и холоднее, а как только слышала электронный голосок своего, становившегося мне тогда ненавистным, пёсика, бросалась к нему с патологической сладострастностью, оставляя меня в недоумении. «А как же я, я же лучше собаки?!» - вспоминались мне слова чудного толстяка с моторчиком из любимого мной мультфильма. Ведь раньше, в эти моменты, нам было всё все равно, казалось – рухни дом, мы всё также будем заниматься тем, чем занимались. А теперь, по первому зову она бросала свой джойстик и жала совсем на другие кнопки, чтобы он, её маленький, не плакал. Мне чудилось, что даже её хоккеисты в белой форме, смотрели с экрана телевизора, недоумевая: «Куда же ты, Лийка?!». Вот так она предала Dendy.

Мне захотелось, чтобы Марыч умер, а он, напротив или супротив, рос, наглел, и я боялся, что он начнёт размножаться. И когда у меня выдавались немногочисленные моменты, когда Лийка мне его доверяла, я делал всё возможное, чтобы он отошёл в свой электронный мир иной. Я закармливал его конфетами, я специально проигрывал все его игры, вызывая у него слёзы, я беспрестанно его наказывал, но приходила Лия, и он вновь вилял хвостом, как ни в чём не бывало.

 Но однажды, к моей великой радости, он всё же умер. Я думал, что Лийка конечно же заплачет, уткнётся мне в плечо, я её пожалею, мы вспомним, какой он был замечательный, и всё встанет на свои места. Но каково же было моё удивление, когда она, немного взгрустнув, нажала какую-то кнопку сзади и на экране забилось сердце, а через две минуты появился новый Марыч, такой же, каким я увидел его в первый раз – ходячая голова. Оказалось, что такие фортели он выкидывал не впервые, и то, что он воскресал, заставило меня полностью смириться с таким порядком вещей.

Так и дожили до Нового 199… года. Встретили его, и доползли без особых приключений до конца января. А в конце января вновь заявила о себе организация «Наум, Сень и Ко», взорвав подземку в одном из европейских городов и оставив подозрительную сумку цвета аквамарин в раздевалке Технологического Института города В, которая благодаря бдительности гардеробщицы была обнаружена. Хотя, опять же, мнению, что это проделки секты склонялся лишь некоторый процент населения, но, по сравнению с осенью, их стало намного больше, к ним присоединился я.

И мне уже было не всё равно.

 

                                              

В конце января, к моей несказанной радости, ко мне приехали Лийка и Марыч. Лийка на сессию, а Марыч просто так, так как без хозяйки ему никуда, как не верти, он всего лишь маленькая беспомощная игрушка. У меня же сессия уже шла полным ходом, но это не мешало нам наслаждаться этим великим счастьем – быть втроём. Мы гуляли по засыпанному снегом и песком городу, ходили в кино и в кафе «Пыжик». Нам было весело и необычайно хорошо. Даже Марыч в эти дни был на удивление спокойным, видимо, испытав несколько  перерождений, он многое осознал, и понял, что  мне и ему лучше жить в дружбе, чем ему есть ненавистные конфеты, от переедания которых он болел, видимо на них у него была аллергия.

Вот так вот, постепенно, мы и дожили к главному событию этой истории.

Одним февральским утром Лийка встала очень рано и стала собираться. У неё был первый в этой сессии экзамен. Экзамен был настолько ответственный, что Лия без доли сомнения доверила своего тамагочи мне, строго-настрого приказав следить за ним как за собственным сыном.

Любовь всей моей жизни ушла, а я, ещё чуть-чуть понежившись в постели, хотел, было, уснуть заново, но мне не дал Марыч, заявив своим писком о том, что он проснулся. Я, было, хотел не придать значения этому событию, но, вспомнив Лийкин наказ, нехотя встал и накормил этого проглота двумя мисками электронной каши. Как за собственным сыном!!!

Глядя на то, как Марыч поглощает пищу, я задумался о будущем. Я представил наших детей – мальчика и девочку. Мальчик был похож на меня в детстве, с такими же оттопыренными ушами, на нём был замызганный джинсовый комбинезон и бейсболка козырьком назад, в одной руке он держал детский совочек, а в другой пол кирпича, на вид ему было года четыре, и он беспрестанно повторял: «Я как папа». Девочка же была постарше, но похожа она была почему-то не на Лийку, а на ту девочку, которая пела «Ave Maria». И действительно, она достала из-за спины скрипку, коснулась струн, и из инструмента посыпались звуки – настырный неживой писк, который моментально вывел меня из забытья. На самом деле, это всего лишь Марыч попросил убрать за ним. Я, было, хотел рассердиться, но видение на секунду вновь предстало передо мной, и я, умилённый этим зрелищем, выбрал иконку с щёткой и безропотно выполнил собачью просьбу. Как за собственным сыном.

К часу дня мне надо было идти на консультацию. Надев пальто, ботинки, шапку и шарф, я уже был готов покинуть комнату, как вспомнил, что забыл про тамагочи, который одиноко остался лежать на столе. Засунув его в карман пальто вместе с ключами, я отправился грызть гранит науки, и через семь минут был возле раздевалки своей родной Академии.

Клара Карловна Вильбах, наша гардеробщица (кстати, как я узнал позже – двоюродная сестра мужа троюродной сестры гардеробщицы из Технологического Института), приняла моё пальто, как и сотни других, без лишних слов и эмоций, что меня раньше не волновало, а в тот момент почему-то зацепило. Ведь я же Егор Поделкин, я – человек, Я – ЧЕЛОВЕЧИЩЕ, я достоин хотя бы элементарной улыбки в ответ на мою, хотя бы обыкновенного «пожалуйста», которого я не услышал, приняв номерок из сухих рук Клары Карловны.

Я решил чуть-чуть её растормошить, потому что она была похожа на автомат, тупо выполняющий свою работу, а она ведь тоже человек.

- Проследите за моим пальто особенно тщательно, - пугающим вкрадчивым голосом произнёс я, - чтобы бомба, лежащая в моём правом кармане, ни дай бог, не рванула.

Что было дальше, я описывать не буду, потому что те слова, которые я услышал  в ответ от госпожи Вильбах, я сам не употребляю и другим употреблять не советую, особенно в присутствии детей.

Довольный своей, как я осознал в последствии, неумной, но тогда необходимой, выходкой, я удалился на консультацию, оставив тётю Клару в режиме боевой готовности.

«Будь осторожен в своих желаниях, а то они могут исполниться». Не помню, кто сказал, но в тот день я полностью и стопроцентно поверил в правоту этих мудрых слов.

В то время, когда я сидел в аудитории, я думал, что в действительности не плохо бы было, если бы у нас нашли бомбу. Объявили бы эвакуацию. Кругом суета, движение. А движение, как известно – жизнь. Короче, веселуха полная, в отличие от вопросов к экзамену по строительным материалам.

Но только я так подумал, как вбегает в класс дядька какой-то, испуганный весь, и кричит: «Срочная эвакуация! Бомба в раздевалке! Без паники!». Куда там, без паники. Все как повскакивают со своих мест, толкотня неимоверная, эвакуируются то бишь.

Я тоже стал эвакуироваться, побежал со всеми к запасному выходу, но тут меня осенило, на улице ведь зима – холодновато для того, чтобы в рубашечке эвакуироваться, ваву можно подхватить. А следующая мысль меня просто наповал сразила: «У меня же Марыч в кармане остался, он же голодный небось!».

Убоявшись Лийкиного гнева, я на всех парах бросился к раздевалке. Подойдя к ней, я увидел, как люди в касках и бронежилетах выносят большую сумку цвета аквамарин, но к моему удивлению, они были совершенно не напуганы, а несли её так спокойненько, покуривали, смеялись и шутили.

Но потом я услышал пронзительный крик Клары Карловны, которая, разорвав милицейский кордон на входе, бежала в мою сторону и голосила: «Это он, террорист проклятый, это он нам бомбу принёс!!!».

Недоумевающие милиционеры бросились за ней, обогнали её, скрутили мне руки и выволокли на свежий воздух.

Закончилось, правда, всё очень хорошо. Настолько хорошо, что главный милиционер, огромный дядька в бушлате, пожал мне руку и объявил благодарность, к огромному неудовольствию и удивлению госпожи Вильбах.

Когда меня выволокли на улицу, тётю Клару выволокли следом за мной, и грозно так у неё спросили:

- Почему вы считаете, что этот молодой человек принёс данный взрывной механизм? Вы что, утверждаете, что эта сумка принадлежит ему?!

- Какая сумка?! – завозмущалась гардеробщица, - у него в кармане бомба, он сам мне сказал. Она же пищала, я вас поэтому и вызвала!

Достав у меня из заднего кармана джинс номерок, один молодой сержант сбегал в раздевалку, принёс моё пальто и достал из правого кармана Марыча.

- Твоё? – спросил он у меня.

- Моё, - ответил радостно я.

С меня сняли наручники, и дальше по этому делу я проходил как свидетель. Волокита с выяснением обстоятельств продолжалась довольно долго, и я не вижу никакого смысла, чтобы её здесь подробно описывать. Но вкратце всё-таки пролью свет на данное происшествие, для тех, кто всё ещё не понял, в чём дело.

А  дело всё в том, что я, по растерянности своей, оставил Марыча в кармане пальто.

Тётя Клара, расстроенная моей шуткой, была вся в напряжении, и даже среди шума вечно галдящих студентов услышала, как из моего пальто раздается электронный зуммер. Начитавшись  газет, наслушавшись телевизор и свою коллегу из Технолога, она решила, что я ей сказал правду, и у меня в кармане действительно взрывчатка. А, так как она была гражданкой исполнительной, и ещё в старые добрые тоталитарные времена предотвратила множество происков врагов народа, то она моментально закрыла раздевалку и села на телефон, ну, не на сам аппарат, конечно, а так – решила позвонить куда надо.

Сапёры приехали через 7-мь минут, и действительно обнаружили бомбу с часовым механизмом, только не у меня в кармане, а  в углу этой самой раздевалки в сумке цвета аквамарин. Как она туда попала мне не докладывали, но я думаю, что это связано с компьютерными технологиями и молекулярной теорией переноса предметов из места Х (икс) в место Х (ха). Механизм был заведён на четыре часа (16.00), именно в это время над раздевалкой, в аудитории №13, должно было проходить собрание педагогического коллектива Строительной Академии, с обсуждением результатов сессии проходящей и построением планов на сессию будущую. Но благодаря моей забывчивости, самоотверженности Марыча и бдительности Карловны был предупреждён ещё один террористический акт.

Хотя, самое печальное в этот день было то, что Марыч умер насовсем. Он исчерпал свой лимит жизней и именно об этом пытался докричаться, лёжа рядом с ключами от моей комнаты общежития. Когда сержант передал мне его в руки, я увидел на экране лишь маленькую электронную могилку и крестик над ней. Покойся с миром, дорогой товарищ. Чип тебе пухом, милый Марыч.

Лийка, узнав обо всём этом, была поражена до глубины души, и даже на меня совсем не накричала. Целый вечер мы провели, держась за руки, смотря мультики по видео и попивая красный сидр. Она улыбалась своей (не помню – то ли драконовской, то ли джорданобруновской) улыбкой, и всё время повторяла, что я у неё герой. Ещё она говорила, что хорошо, что мы вместе, а я отвечал ей, что неплохо бы было позвать кого-нибудь ещё, потому что сидр я не любил. А она настырно повторяла, что я у неё герой и хотела проверить – боюсь ли я темноты. Я отвечал, что боюсь, и абсолютно не понимал, в чём заключаются происки моего героизма.

Уже ночью, когда Лийка ушла ночевать к подруге, я задумался о том, какая же всё-таки интересная страна Япония. Никогда не знал, что в ней живут такие интересные люди, главное, такие разные. Одни предаются религиозному мракобесию в атомный век и взрывают бомбы в людных местах, а другие придумывают тамагочи, маленьких электронных зверьков, крошечных друзей, которые вполне могут разрушить любой коварный план секты «Наум, Сень и Ко» и им подобных. И пусть не говорят мне, что это сделали чеченцы, я в это не верю, это сделали те, кто, продавшись нирване, идёт вслед  лживым пророкам. А вот махонький тамагочи, мой мелкий друг (как я только мог подумать, что он монстр), переполненный стыдом за своих соотечественников, ценой своей собственной жизни, спас сотни других, ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ жизней. И пусть скажут, что он неживой. Он был собакой. А собака, как известно, друг человека.

 

 

Сейчас мне уже 23-и года. Зовут меня Егор Поделкин, а мою подругу Лия Чувичкина. Учусь я всё также в Строительной Академии города В, всё также на третьем курсе.

 На дворе осень и у Лийки через неделю День Рождения.

 Её подарок треплет мой комнатный тапочек и глядит бусинками живых подвижных глаз мне в лицо. Я думаю, он будет рада этому забавному комку с хвостом, который ещё не собака, но уже щенок. И главное – я знаю, как его будут звать.

А Вы?!!!

 

 

                                                      *     *     *

 

Любите жить и живите любя!

 

 

                                                                                                             19 августа 1998 года